LAst 20 окт 2011, 17:57
IP:
Чиф включил Мишку в бригаду палубной команды и дал день отгула, который пролетел как сон, как утренний туман. Боцман прикрепил его к сэру Моррису, – так называл Мишка шкипера-Владимира, потому что тот обнаруживал во всем какое-то внутреннее достоинство, вытекающее из его природы или сознания. Жесты его были просты, но манера вести себя была внушительна. Шкипер был старше Мишки на десять лет, но они как-то сошлись и подружились; может быть потому что сэр Моррис больше всех сочувствовал ему на его кулинарной плантации и всячески защищал в периоды народных волнений и петриченковских бунтов, а может быть потому, что, несмотря на свой (по меркам юности – преклонный возраст) он был веселым, неисправимым романтиком. Мишка поверял ему свои мысли и планы и с милым юношеским чистосердечием спрашивал дружеских советов.
Незаметно пришла зима. В один из декабрьских дней, загруженное пиломатериалом, судно отошло от промозглого причала мыса Астафьева порта Находка к берегам далекой, солнечной Кубы и, посетив на обратном пути Японию, для пополнения судовых запасов, разгрузившись в Северной Корее, вернулось в союз опять только в конце мая.
Все рейсы советских судов к берегам далекой Кубы, в тропики, можно сравнить с перелетом птиц в теплые края; там, используя приимущества вечного лета, команда могла привести судно в порядок: подремонтировать палубные механизмы, ободрать ржавчину, которая появлялась везде как грибы после дождя, покрыть суриком, сурик покрыть специльной краской, иначе говоря, «запатентовать» все очищенные от ржавчины места и, в завершение, выкрасить от клотика до ватерлинии свеженькой краской.
Все было сделано еще на Кубе, где разгружались, грузились сахаром, догружались, перемещаясь из Гаваны в Антилью, Касильду, Кайбарьен. Палубу было решено покрасить после прохода Панамского канала, что и было сделано к величайшему удовольствию Терентича. Вся палубная команда, используя погожие деньки, набросилась с катками, кистями и за два дня сделала дракона самым счастливым человеком на всем белом свете.
Боцман, отродясь не знавший что такое мелодия, ходил и мурлыкал себе что-то под нос с таким видом, будто ему на голову свалилось какое-то наследство или орден трудового красного знамени. Глядя на него Мишка понял, что и палуба тоже может быть поэмой.
-Эх, Мишаня! – говорил Семен Терентич – не палуба, а невеста! – при этом так ласкал “невесту” своим боцманским взглядом, как будто по ней было рассыпано золото и драгоценные заморские камни.
Но не долго играла музыка и пели райские птицы в благоуханных висячих садах необъятной души Мишкиного друга и наставника. Альбатрос, глупая, прожорливая птица, облюбовал себе место на салинге мачты. Весь день пернатый пройдоха околачивался вокруг да около, рыбачил в полную загрузку, а с заходом солнца прилетал на излюбленное место, окончательно устраивался на ночлег и всю ночь щедро разбрасывал от-туда свои подарки.
Каждое утро боцман приходил на мостик уточнить с чифом фронт судовых работ, поболтать о том-о сем и каждый раз, глянув сверху на палубу, хватался за голову, раскачивался из стороны в сторону как шаман и выл при этом, как медведь в знакомом всем с детства произведении. Новое утро приносило с собой новые отпечатки ночной оргии в крупный и мелкий горошек, который ветер веером разносил до самой надстройки. За три дня вся палуба, крышки трюмов, брезентовые чехлы лебедок и такелаж надежно покрылись весьма непочтительным камуфляжем. Боцман уж и шумел на птичку и кричал, бросал в нее болты и гайки, но гастролеру все было по барабану: он сидел на салинге спокойно, как мытарь сидит на своем сундуке, и наблюдал за боцманом то одним, то другим глазом, наклоняя голову то влево, то вправо, иногда лениво взмахивал крыльями и невозмутимо делал свое нехорошее дело. А делал он его, надо сказать, обильно, мастерски, и не только под покровом ночи, но и средь бела дня. К разогретой жарким тропическим солнцем палубе, – и что самое возмутительное, – к брезенту и оснастке, шлепкИ пришкваривались быстро и надежно. Тугая струя из шланга и машка помогали плохо. Пятна вроде-как исчезали, но стоило поверхности высохнуть – они опять проступали то тут, то там нагло и неряшливо. Чиф старался успокоить дракона и советовал потерпеть, подождать когда птица улетит насовсем и закрасить все заново.
Но боцман, в сердце которого был только брашпиль,* слушать ничего не хотел и продолжал свои нападки на гастрономического негодяя. Горечь, гнев и негодование грызли его так, как жажда мщения грызет сердце буйному корсиканцу. Он подключил к процессу импичмента и Мишку, который, в свою очередь, решив подойти к делу творчески, с огоньком и вовсеоружии, принялся самозабвенно вершить из противогаза рогатку. Дело житейское, знакомое и поэтому спорилось в молодых, ловких руках легко и быстро. На завершающем этапе, когда овеществленная эпиграмма уже родилась и нехватало лишь последнего штриха, последней точки, ему в голову вдруг пришла блестящая мысль, а за ней вторая, еще более блестящая, сразу же обогнавшая первую. Чтобы оценить всю прелесть этой второй мысли, нам нужно вернуться немножко назад, к тому моменту, когда Мишкина новая роба стала уж совсем грязной и он, решив ее постирать, привязал к кончику и бросил за борт. Бросил и забыл, а когда вспомнил, то на кончике болтались лишь лохмотья.
___________________________________________________________________
брашпиль*- огромная лебедка для поднятия многотонного якоря, так же используется для швартовых операций. Исключительно боцманское хозяйство.
Все попытки задобрить боцмана еще на одну, ударялись и разбивались, как волны, об уже упомянутые скалы Пять Пальцев, о самое ходовое Сенино словечко:
-Нетутить!
-Так как же жить дальше, Семен Терентич?
-Еси кажный буить так стирать – никакой робы не напасёсся!
-Ну забыл! С кем не бывет!? Так разве ж можно удержать все в голове?
-А чё тибе там держать-та?
-Иронизируете, командир, и совершенно напрасно.
-Эко!
-Э-эко…я вот сейчас занят монографией об тараканах, а это тянет не меньше чем на золотой памятник…ну, в крайнем случае, на бюст.
-Чаво-о!?
-Правда, тут с исследовательским материалом загвоздка. Вот когда я был на «Гамове», там их тьма! Эскадронами по пароходу бегают! Там я с ними беспощадно боролся, изучал и, даже, пал жертвой, – один мерзавец укусил меня, – фу, какая гадость!..прямо сюда – Мишка ткнул пальцем в переносицу – самое уязвимое место философов и мыслителей. Каналья! Это же надо так озвереть! По причине голодного желудка уже на людей кидаются. Можете себе представить!? А размножаются пачками, такими вот, квадратными. Я положил несколько штук в стеклянную банку и накрыл стеклом. И что вы себе думаете, несговорчивый вы мой командир? Шестнадцать голов из одной пачки! А может быть и больше. Я прозевал, обнаружил только тогда, когда они уже стали протискиваться между стеклом и кромкой банки и разбегаться. Шестнадцать чуждых, несознательных элеменотов из такой, вот, маленькой подушечки! Оказывается они запакованы там, как страницы в книжке.
-Брешишь ты всё, Мишка.
-Да пусть меня Васькой зовут! А вот теперь представьте себе, филантроп вы мой прижимистый,..
-Миха, ты трепись да не зарывайси! А то я тибе, вона, совсем голым по миру пущу! Ишо и накостыляю! У мине ить не заржавеить!
-А что тут такого, Семен Терентич? Это вроде как благодетель, заступник, отец вы мой рачительный!
-Ну так прямо и говори, не выпендривайси! Прахвесор!
-Вот я прямо, так и говорю – представьте себе, Семен Терентич, что я приучу этих вездесущих и неистребимых паразитов грызть ржавчину. Каково! Это вам не ваши примитивные кирки и пресловутые шкрябки! Они тут такое натворят! Они тут горы свернут! Тогда весь наш советский флот будет самый нержавеющий флот в мире! А если еще и лапки в сурик обмакнуть..! Караси? Терентич, не упускайте свой шанс, так небрежно брошенный вам фортуной, спешите сократить расстояние к гению, перекинув к нему мостик в виде ничтожной робы; пока очередь не выстроилась.
-Дык уж дав твоему благородию и кирку и шкрябку и кандейку и с суриком. Можа ишо и пинка дать?
-Пи-инка-а…Эх Терентич! Как жаль, что вы не Мессия! Работать не в чем, командир!
-А эт?
-Это шорты! А когда похолодает…?
-Када похолодаить, тады и шибуршиться будишь. А наперед всида думай головой, а не сидалищем. Или таракан тибе у ней дырку проколупав?
-Э-эх, Семен Терентич, своим безответственным отказом вы убиваете во мне всю поэзию желаний и оскопляете полет моей фантазии. В век научно-технического прогресса, всеобщей и поголовной грамотности, вы даете пощечину всему нашему славному советкому флоту этим своим оппортунистическим –“нетутить.” Кто я такой без робы? Без робы я не личность и, даже не моряк! Недоукомплектованный плавсостав, – вот кто я без робы! Более того…
-Слухай поЕт, – бесцеремонно прервал вдохновенного обличителя боцман – ты кандейку и с суриком узяв? Узяв! Кирку, шкрябку узяв? Узяв! Ляти на полубак и хвантазируй тамо покуда я не нахвантазировав тибе “рыголету-бизде!”
-Семен Терентич, если вы имеете ввиду товарища композитора, то его звали мусье Бизе, а того, другого, который причастен к этой, к “хвантазии”, именуемой Риголето, – синьор Джузеппе Верди. Знаете, так слегка в нос: “синь-о-оре.” А если вы имеете в ввиду совершенно, так сказать, другую “хвантазию”, то она называется бидэ; честно скажу – никогда не видел, но читал в одной французской книжке…
-Миха, ишо одно слово, и я усуну твою умную голову вот у етот ктялок и с суриком.
-Терентич, это уже проза, а вам, как советскому командиру, такая угнетательская проза не к лицу. Эх! “Мне осталась одна забава: Пальцы в рот-и веселый свист;…”*
-Я те посвистю! - Боцман терпеть не мог и категорически запрещал свистеть на судне.
-Это Сереге. А мне осталось – залезть на брашпиль и застыть там немым укором вашему несознательному “нетутить” в позе Роденовского мыслителя…в шортах.
Когда дракон начинал обзываться “поЕтом”, это означало, что в его настроении появилась лёгкая зыбь. Мишка знал эту особенность и поэтому решил быстренько свернуть свои философские паруса и укрыться в безопасной гавани на полубаке, вверив свое вдохновение подружкам хорошей морской практики: кирке, шкрябке и старушке – маховой кисти.
И вот провидение послало ему случай.
-Семен Терентич, я прогоню птичку, а вы мне, за это – робу. Караси?
-Еси ты прогонишь етого му.., етого висельника, – я дам тибе две робы! – сгоряча, и потому опрометчиво, пообещал дракон.
-Отлично! Назначаю себя главнокомандующим и беру стратегическую инициативу по проведению операции в свои ежовые рукавицы! По рукам?
-По рукам! Тока как жа ты прогонишь? Можа сам на яго место сядишь!?
-Не-е, такой, с позволения сказать, анамнез мне не свойствен.
-Ет тебе у мореходки таким безобразным словам научили?
-Нет, Семен Терентич, это все дядя Изя, сосед и очень добрый доктор Айболит.
______________________________________________________________
“Мне осталась одна забава: Пальцы в рот-и веселый свист;…”* - С. Есенин
Всегда, когда мы, детвора, проворачивали во дворе свои нехорошие делишки, он, как бы обращаясь к кому-то, говорил: “ Увы, это не диагноз, это уже анамнез.” Мы расценивали его взыскующее изречение так – “Кроме укола нам уже ничего не поможет!” – шустренько “делали ноги”, и прятались за сараями, покуда он ещё не успел открыть свой грозный парусиновй саквояж с пугающим красным крестом. Но не будем отклоняться на пустяки от нашей генеральной линии. Для осуществления этой эпохальной операции – назовем ее условно ( чтоб никто не догадался) операция “возмездие” – мне ну-у-ужно…парочку ракетниц. Боцман было недоверчиво покосился на Мишку, но, все же, быстренько смотался к чифу и принес ракетницы. Мишка привязал к стартовым кончикам длинный линь и с ловкостью обезьяны кинулся на мачту.
-Куды! – остановил его дракон – А пояс!
-Да ладно!
-Вот я тибе…! Одявай!
-“Одявай, одявай…” – быстро одев пояс, Мишка вспорхнул на мачту, долго пристраивал-прицеливал оружие возмездия, наконец спустился, связал кончики вместе, и тут только до боцмана дошло, как все, оказывается, просто.
-Ну ты и хитер, Мишаня! И как жа ет мине самому в голову не пришло?
-Умные мысли всегда приходят в умные головы.
-Не груби старшим, салага.
-Семен Терентич, как вы могли такое подумать о фельдмаршале! У вас не голова, а…Ватикан. Я просто хочу подчеркнуть, что моя голова, несмотря на стиральную.., - или прачечную?..
-Разгильдяйскую..
-Ну не будте так суровы и несправедливы! - прачечную, Семен Терентич!..несмотря на означенную прачечную оплошность, - голова моя тоже не лыком шита. Ну вот и все. Теперь осталось только дождаться вашего “пикасо”.
-Миш, дай сюды кончики, я сам етого дристуна шурану.
-А робу?
-Шо ты за ету робу, как за титьку трусисся? Считай, что она уже на тибе.
-А вторая в рундуке!
-Нетутить!
-Две обещал, Терентич!
-Нетутить! И фатит мине тут яйсы морочить! Давай кончики!
Последний раз редактировалось
LAst 10 янв 2013, 01:55, всего редактировалось 1 раз.